Зачеркнутому верить › «Новая газета» в Санкт-Петербурге
В этом году пересеклись три даты: 100-летие Даниила Гранина, 75 лет полного снятия блокады и 40 лет выхода «Блокадной книги».
«Пришло время», «люди хотят знать», «людям надо»… Эти слова зачеркнуты цензором в верстке журнального варианта «Блокадной книги». Более сорока лет назад Д. Гранин и А. Адамович продолжили начатую в середине шестидесятых историками В. М. Ковальчуком и Г. Л. Соболевым борьбу за право людей знать правду о числе жертв голода и обстрелов, знать правду об одной из величайших гуманитарных катастроф ХХ века.
На писателей обрушилась лавина благодарных писем: «…голосами и, главное, слогом переживших это заговорил блокадный Ленинград. Вы узаконили подвиг простых людей». «Память об этой трагедии, в которую ленинградцы были введены, больше всего требует гарантии и уверенности в невозможности, недопустимости случиться ей где-нибудь и когда-нибудь еще». «Очень жаль, что смогли прочитать и пережить воспоминания о наших родителях только через 35 лет».
В письмах люди рассказывали свою блокадную историю, и текстов этих хватило бы еще не на одну «Блокадную книгу»…
Первая часть книги вышла сорок лет назад, в 1979 году. Полностью — в 1982-м. В Ленинграде — только в 1984-м, когда городского начальника Г. Романова перевели в Москву.
Первое неподцензурное издание вышло в середине девяностых.
У некоторых «Блокадная книга» до сих пор вызывает раздражение. Она и теперь находится в противофазе тенденции выезжать на мифах, а не на фактах. Держать общество с совершенно определенными целями в заблуждении выгодней, чем говорить правду, правда требует душевного и гражданского мужества, зрелости.
«Если забыть, что было со страной, что творили с людьми, — значит утратить совесть. Без памяти совесть мертва, она живет памятью, надоедливой, неотступной, безвыходной…» Это цитата из книги Д.
Гранина «Последняя тетрадь», вышедшей уже после ухода писателя из жизни. Мы видим, во что сегодня переродилась постоянно цензурируемая память о блокаде: в балаганы с кашей, песни и пляски в памятные даты, демонстрацию боевой мощи и ряженых на улицах.
«Мы не хотим осмыслить цену Победы. Чудовищная, немыслимая цена. Правду о потерях выдают порциями, иначе бы она разрушила все представления о сияющем лике Победы… В «Блокадной книге» мы с Адамовичем написали цифру погибших в блокадном Ленинграде: «около миллиона человек». Цензура вычеркнула. Нам предложили 632 тысячи — количество, которое дано было министром Павловым, оно оглашено было на Нюрнбергском процессе. Мы посоветовались с историками. Валентин Михайлович Ковальчук и его группа, изучив документы, определили: 850 тысяч. Жуков в своих мемуарах считал, что погибло «около миллиона». Дело дошло до главного идеолога партии М. А. Суслова. После многих разборок в обкоме партии, горкоме было дано указание: 632 тысячи, «не больше». Утверждали люди, которые не воевали, не были блокадниками, у них имелись свои соображения.
Нынешние начальники, похоже, тоже хотят «не удручать картины». Вчитаться в «Блокадную книгу», услышать голос народа для них непосильный душевный труд, тогда как в этой книге ключ к пониманию нашего города. Проще на деньги налогоплательщиков утюжить Дворцовую боевой техникой.
С момента выхода «Блокадной книги» прошло сорок лет. И вот теперь, в год 75-летия полного снятия блокады, мы должны признать: власть навязывает нам свой образ войны и блокады.
Проводившиеся десятилетиями манипуляции с памятью, о которых пишет Гранин и в «Истории создания блокадной книги», и в главе «Ленинградское дело», привели к тому, что общество раскололось: та часть его, которая является носителем исторической семейной блокадной памяти, оскорблена таким подходом к пониманию трагической и одновременно героической блокадной эпопеи, в которой участвовали и горожане, и армия.
Даниил Гранин был председателем первого и единственного общества «Милосердие», возникшего в конце восьмидесятых. Но мне кажется, что истоки его в начале работы над «Блокадной книгой», когда, собирая материал, авторы ходили по блокадникам и видели, как они жили в тех же блокадных коммуналках, без психологической и достойной медицинской помощи, им даже выговориться толком не дали…
«Люди, которые отстояли город, выдержали все тяготы, не получали никаких льгот. Они продолжали ютиться в коммунальных квартирах, им не помогали ни лекарствами, ни санаториями. Впрочем, на все это блокадники стали жаловаться в семидесятые годы, выходя на нищенскую пенсию».
Даниил Гранин
…Гранину, в силу «долготы» его жизни, была дана возможность рассмотреть, исследовать ее в контексте исторического времени. И он это, не всегда напрямую, но сделал. Что мы видим по написанному в конце девяностых эссе «Страх», в котором писатель пытается рассчитаться с этим чувством, во многом определявшим (и определяющим) жизнь в государстве.
Начальники говорят, что тема блокады для них «святая». Однако никогда на повестке дня у них не стояло издание блокадных дневников ленинградцев. Куда проще провести квест по Дороге жизни. Никогда не приходило чиновникам в головы обеспечить библиотеки школ и вузов города, районные библиотеки последней, вышедшей еще при жизни Д. Гранина редакцией «Блокадной книги». Проще прокатиться на танках по городу, который более всего мечтал о мирной жизни. Сегодня происходит то, что происходило практически все послевоенное, послеблокадное время: историческая память вымывается из людей трескучими фразами и «монументальной пропагандой».
«Пришло время», «люди хотят знать», «людям надо»… Эти сорок лет назад зачеркнутые цензором слова по-прежнему актуальны.
Сергей Самаров — Зачеркнутому верить читать онлайн бесплатно
12 3 4 5 6 7 …51
Сергей Васильевич Самаров
Зачеркнутому верить
Пролог
Вертолета ФСБ долго ждать не пришлось. Я едва успел передать командиру автороты капитану Полуэктову свой «Мустанг» вместе с документами. Полуэктов человек по своей природе дотошный, хотя передача планировалась и без акта, он, как говорится, на всякий пожарный, составил акт, дал полное описание машины, всего, что в ней находилось — домкрата, инструментов, запасного колеса на легкосплавном диске, не таком, как установленные на машине, но в общем схожем настолько, что в движении разницы не было бы заметно. Перечислил и описал все повреждения. Оставил несколько строк для внесения данных о скрытых повреждениях (но скрытые повреждения, согласно сноске в акте, могли быть внесены только при согласовании со мной) и дал мне акт на подпись.
После чего сначала подписал сам, потом позвонил майору Оглоблину и договорился об утверждении акта.
При этом в акте никак не оговаривалась дальнейшая судьба спортивной машины. Мы даже поговорить на этот счет не успели, потому что мне позвонил диспетчер с вертолетной площадки и сообщил, что легкий вертолет «Bell 407» прибыл за мной и за старшим лейтенантом Аграриевым, который сдавал «Мустанг» вместе со мной.
Я попросил капитана Полуэктова разрешить добраться до вертолетной площадки на «Мустанге». Капитан согласился и сел с нами в машину с тем, чтобы потом отогнать ее в гараж, где команда автослесарей примет машину в работу и попытается сделать из нее что-то лицеприятное. На прощание я пролетел по военному городку как вихрь. До этого на таких скоростях я ездил только на учебном автодроме ФСО, обучаясь умению разворачиваться на месте с помощью дрифта. Здесь я словно бы пробовал, на что способна машина, с которой я расстаюсь, так и не успев к ней привыкнуть и сильно привязаться.
Что человек способен привязаться к автомобилю, я не сомневался. Пусть это и неодушевленный предмет, тем не менее привязывается же он к дому, в котором живет много лет, к городу или к родной деревне.
Точно так же обстоит дело и с автомобилем. Я помню, у нас в батальонном штабе был один капитан, который купил себе «Шевроле Ниву», и сначала ругался из-за долгого разгона и низкой скорости, но потом привык, оценил внедорожные качества машины и уже не желал менять ее даже на самую современную иномарку. Как он сам признавался, привязался, прикипел душой. Правда, потом этот капитан привязался к люстре и умер, но это другой вопрос.
У меня же просто еще не было времени, чтобы привязаться к «Мустангу». Оценить я его успел, и восторг некоторый почувствовал, особенно в начале разгона, когда сила рывка при наборе скорости вдавливает тебя в кресло. Но так, чтобы плохо себя без этой машины чувствовать — такого не было. Мне при этом казалось, что старший лейтенант Аграриев, который даже за руль ни разу не сел, привязался к «Мустангу» больше меня.
По крайней мере, об этом говорил его взгляд, когда я уступил место за рулем капитану Полуэктову, а сам направился на площадку, где стоял с открытым люком вертолет «Bell 407». Сначала Аграриев пошел со мной рядом, потом стал оборачиваться на «Мустанг» и в итоге оказался у меня за спиной.
Меня, признаться, слегка удивило, что Аграриев и наш начальник штаба майор Оглоблин прекрасно друг друга знают. Более того, они даже разговаривают на «ты». Я, конечно, помнил, что Оглоблин был когда-то командиром роты, в которой Аграриев командовал взводом. Но сам мой напарник словом не обмолвился о добрых отношениях с начальником штаба сводного отряда. И когда я высказал свое удивление вслух, сам майор сообщил:
— Мы с Анатолием когда-то в одном доме жили в военном городке. И жены у нас, скажем так, слегка в то время дружили.
Я знал, что в военных городках часто строятся типовые дома на две семьи — дом один, а входы разные, с противоположных торцов. Но Аграриев, когда у нас в оперативном отделе «Сектора «Эль» зашел разговор об Оглоблине, словом об этом не обмолвился.
Таковы отношения между людьми в «Секторе «Эль», где превыше всего ставится умение хранить тайну как собственную, так и чужую. И потому я, уловив, что Оглоблин назвал старшего лейтенанта по имени, понял, что это настоящее имя, но внимания на этом не заострил, словно бы и не заметил.
А вот имени неразговорчивого пилота вертолета я в прошлый с ним полет так и не узнал. И в этот раз не видел необходимости спрашивать. Если нужно будет, сам скажет. Судя по возрасту, пилот должен быть из старших офицеров. А меня служба отучила задавать лишние вопросы вообще. Тем более — старшим офицерам. Если задашь вопрос младшему по званию или равному себе, то ответ может прозвучать хотя бы по принципу элементарной человеческой вежливости и уважения к армейской субординации. А старший по званию уже имеет право вопрос просто проигнорировать и на вежливость ему по большому счету наплевать. Это тоже субординация, только с другого конца.
Тем не менее, завидев нас, пилот вертолета вышел из кабины и энергично шагнул нам навстречу, поздоровался за руку, но выглядел он, как мне показалось, еще более мрачно, чем в первый раз.
— Что ты с подполковником Саенковым не поделил, капитан? — спросил меня вертолетчик, как только мы поднялись в VIP-салон, где Аграриев восхищался удобством кресел.
— Я? С Валентином Валентиновичем? — переспросил я с откровенным удивлением, выходя из салона за рюкзаками. Пилот шел за мной, привязанный разговором. — Мы с ним давно уже, кстати, не встречались и даже не созванивались… Последний наш разговор был ночью, перед тем как вы меня в Моздок доставляли, товарищ… — я словно бы спрашивал звание. И даже без «словно бы» — спрашивал.
— Подполковник Сокуров, — представился вертолетчик, оправдывая мои ожидания относительно его звания.
— Товарищ подполковник, — повторил я. — А откуда у вас, разрешите спросить, такие сведения? Если они идут не с моей стороны, то, следовательно, могут идти только со стороны подполковника Саенкова.
— Подполковник Саенков у нас в управлении считается штатным хреновым шутником, — мрачно сообщил вертолетчик. — Хотя у нас он только прикомандирован на полгода из Московского областного управления и скоро уже должен будет возвращаться домой.
Когда он давал мне задание на повторную доставку вас в Моздок, то шутя сказал, что я имею право выбросить вас на половине пути и вернуться…
— Даже так… — я к подобной шутке отнесся вполне серьезно. Не менее серьезно, чем сам пилот вертолета. Но обеспокоенности своей не показал. А пилот объяснил свое настроение:
— Беда в том, что подобную же шутку подполковник Саенков выдал почти полгода назад, в самом начале своего пребывания здесь, когда на Ми-4 вывозили отдельную мобильную офицерскую группу. Тоже, кстати, в Моздок. Пять офицеров спецназа ГРУ, которые не поладили с Саенковым по какому-то вопросу. Подполковник тогда точно так же сказал пилотам. Вертолет в пути потерпел аварию и упал на склон хребта. Высота была небольшая, но приземлиться было невозможно. Места для приземления не нашлось. С хребта в пропасть летели. Потом тела по ДНК определяли. Но там уже от тел-то ничего не осталось. А экипаж опытный был. Лучшие, считай, вертолетчики нашего отряда. И что случилось с машиной, никто выяснить не сумел.
По склону хребта все по винтику разлетелось. Подполковник Саенков накаркал… Ладно, шуткам час, а работу делать все равно надо. Летим… В кабину сядешь, капитан, как в прошлый раз, со мной?
Читать дальше
12 3 4 5 6 7 …51
Перечеркнутая тетрадь | Книга Николаса Джакобоне, Меган Макдауэлл | Официальная страница издателя
Получите БЕСПЛАТНУЮ электронную книгу, присоединившись к нашему списку рассылки сегодня! Кроме того, получайте рекомендации для следующего чтения в Книжном клубе.
Это руководство для группы чтения Перечеркнутая тетрадь включает в себя введение, вопросы для обсуждения и идеи для улучшения вашего книжного клуба. Предлагаемые вопросы предназначены для того, чтобы помочь вашей читательской группе найти новые и интересные точки зрения и темы для вашего обсуждения. Мы надеемся, что эти идеи обогатят вашу беседу и повысят ваше удовольствие от книги.
Введение
Пабло, неудавшийся аргентинский писатель, ставший сценаристом, был похищен величайшим латиноамериканским кинорежиссером всех времен и содержится в подвале, где он день за днем работает над тем, что ему говорят.
во что бы то ни стало стать великим, меняющим мир сценарием. Каждый вечер, закончив работу над сценарием, Пабло делает записи в блокноте и каждое утро вычеркивает то, что написал накануне. Перечеркнутая тетрадь — дневник Пабло этого времени: его психологические терзания горничной, угроза пистолетом и громогласный спор с директором о том, что он написал накануне.
Темы и вопросы для обсуждения
1. Перечеркнутая тетрадь посвящена сути творческого процесса. Чем Пабло смотрит на этот процесс иначе, чем Сантьяго Сальватьерра?
2. Роман представляет собой дневник, в котором задокументировано время, проведенное Пабло в подвале Сальватьерры. Многое из этого написано в форме, приближающейся к потоку сознания. Обсудите, как это повлияло на ваш опыт чтения. Заметили ли вы какие-либо изменения в стиле по ходу книги?
3. В главе «Незашифрованный файл Word» Пабло пишет, что лучшие книги — «ненаписанные». Но невозможно написать сценарий, не написав».
Проанализируйте это утверждение.
4. Каково значение прошлого Пабло как музыканта-неудачника?
5. Видите ли вы какое-либо сходство между Амадей , любимым фильмом Пабло, и событиями, описанными в Перечеркнутая тетрадь ? Что его включение в книгу говорит о теме посредственности?
6. Какой комментарий роман делает о мире кино? Как вы думаете, почему Пабло, сценарист, считает, что романы лучше фильмов?
7. Обсудите роль Нормы в рассказе. Вы рассматривали ее как пленницу, как Пабло, или как сообщницу Стантьяго?
8. Как переход от перечеркнутого блокнота к зашифрованному файлу, незашифрованному файлу и желтому стикеру изменил ваше чтение текста? Какое влияние оказало размещение средства письма в центре внимания на опыте чтения книги о писательстве?
9. Почему Пабло не позвонил матери, когда вышел из подвала? Как вы думаете, он боялся вернуться к нормальной жизни?
10. Обсудите концовку романа. Каково значение завершения творческой работы?
Enhance Your Book Club
1.
Прочитайте « Misery » Стивена Кинга, еще один роман о похищенном писателе. Обсудите и сравните их.
2. Смотреть Birdman , отмеченный премией Американской киноакадемии фильм, написанный в соавторстве с автором. Обсудите любые сходства стиля, которые вы обнаружите между романом и фильмом.
«Она шпионы» вычеркнута (телевизионный эпизод 2003)
Она шпионаS2.E6
All Episodesall
- Эпизод в эфире 27 октября 2003 г.
- не рейтинг
- 42M
Imdb Rating
9006 2 8.1.11.1.11/2 8.11.11.11.11/2 8.1.1.11/2 8.1.1.11.11.11.11.11.11.11.11.1009.
121
ВАША ОЦЕНКА
ActionAdventureComedy
Кросс обвиняется в убийстве Председателя, и Шпионки должны работать, чтобы доказать его невиновность. Кросс обвиняется в убийстве Председателя, и Шпионки должны работать, чтобы доказать его невиновность.
обвиняется в убийстве Председателя, и Шпионки должны работать, чтобы доказать его невиновность.
- Director
- Chuck Bowman
- Writers
- Vince Manze
- Joe Livecchi
- Steven Long Mitchell
- Stars
- Natasha Henstridge
- Kristen Miller
- Natashia Williams
Фотографии
Лучшие актеры
Наташа Хенстридж
- Кэсси МакБейн
Кристен Миллер
- Д.
Д. Cummings
Д. CummingsNatashia Williams
- Shane Phillips
Jamie Iglehart
- Duncan Baleu
Cameron Daddo
- Quentin Cross
Pamela Bowen
- Erica Pierce
Jack Conley
- John Маршалл
Дэниел Закапа
- Страж Антиста
Шон Дьюк
- Bar Owner
Pasha D.
Lychnikoff
- Bar Manager
Faith Minton
- Jolene
Bruce Boxleitner
- The Chairman
Greg Wendell Reid
- Federal Agent
Phina Оруче
- Женщина-охранник
- Директор
- Чак Боуман
- Сценаристы
- Винс Мэнз
- Джо Ливекки
- Стивен Лонг Митчелл
- All Cast & Crew
- Производство, касса и многое другое по адресу Imdbpro
Сюжетная линия
.
