Что значит репостнуть запись в вк: Что такое репост и как его сделать в современных соцсетях

• Посмотреть увеличенное изображение

Instagram — одна из самых популярных в мире приложений для социальных сетей с более чем 800 миллионами пользователей в месяц, 2 миллионами рекламодателей и 65,900 фото и видео загружаются в приложение каждую минуту. Многие владельцы бизнеса теперь включают Instagram как часть эффективной маркетинговой стратегии. Если вы являетесь владельцем бизнеса и используете Instagram для продвижения своих продуктов или услуг, важно понимать последствия использования платформы для авторских прав, чтобы избежать ответственности за непреднамеренное нарушение чьих-либо авторских прав.

Copyright автоматически применяется к авторской работе. Как правило, автор или создатель произведения будет владеть правами на него (обратите внимание, что эти права могут быть предметом договора, например, в контексте занятости).

Если я фотографирую свой капучино, я автоматически получаю на него защиту авторских прав, как автор изображения. Если я решу поделиться своим изображением капучино со своими подписчиками в Instagram, это повлияет на мои права на изображение, потому что, когда я впервые завершил процесс регистрации в Instagram, мне пришлось бы согласиться с Условиями использования Instagram, которые включают Принципы сообщества. , Политику конфиденциальности и Политику платформы (далее я буду называть это «Условия »).

Согласно Условиям, как пользователь Instagram (« Пользователь »), я должен владеть контентом, который я публикую. В Условиях также говорится, что когда я публикую свою фотографию, Instagram не будет претендовать на право собственности на изображение (я остаюсь владельцем и автором ), но я буду предоставлять Instagram лицензию на использование изображения. Лицензия, которую я предоставляю Instagram, будет среди прочего «неисключительной», «полностью оплаченной», «без лицензионных отчислений», «передаваемой», «сублицензируемой» и «всемирной».

После того, как я опубликую свою фотографию капучино, я по-прежнему буду владельцем этой фотографии, но у меня будет лицензия на ряд прав на Instagram. Instagram сможет использовать мое изображение в различных целях и без компенсации мне. Кроме того, Instagram будет иметь право передавать или сублицензировать мою фотографию третьему лицу.

Но опубликовать изображение — это только полдела. Давайте поговорим о репосте или «переформатировании» изображений других Пользователей.

Репосты настолько распространены в Instagram, что практически укоренились в культуре Instagram. Как частные лица, так и компании обычно репостят изображения. Компании обычно публикуют фотографии клиентов, которые показывают их продукт или связаны с их услугами, но некоторые компании публикуют изображения пользователей, которые имеют мало общего с их реальным бизнесом. Много предприятий полностью полагаться на изображения из учетных записей других пользователей, независимо от того, являются ли они клиентами своего бизнеса.

Допустим, я подписан на блогера-путешественника в Instagram и хочу опубликовать изображение из аккаунта этого блоггера. Прежде чем публиковать какое-либо изображение в Instagram, я должен либо владеть этим изображением, либо иным образом иметь права на предоставление Instagram лицензии, требуемой Условиями. Другими словами, поскольку я не являюсь владельцем, я могу повторно опубликовать изображение путешествия блоггера только в том случае, если этот блоггер предоставит мне «неисключительную, полностью оплаченную и безвозмездную, передаваемую, сублицензируемую, глобальную лицензию». Как только я получу эту лицензию от блогера-путешественника, я смогу опубликовать изображение и одновременно лицензировать Instagram на право использования изображения.

Чтобы получить лицензию на использование изображения в Instagram, мне обычно нужно связаться с владельцем изображения и попросить разрешения.

Означает ли это, что каждый раз, когда я публикую чей-то контент в Instagram без его согласия, я потенциально нарушаю авторские права владельца и условия использования Instagram? Да, это именно то, что это означает. Репост фотографии или изображения без разрешения является нарушением авторских прав.

Если вы хотите повторно опубликовать изображение пользователя Instagram, вам следует рассмотреть возможность обращения к законному владельцу изображения и запросить на это разрешение.

Если другой Пользователь запрашивает у вас разрешение на повторную публикацию одного из ваших изображений, имейте в виду, что, если вы даете согласие, вы предоставляете этому Пользователю те же права, которые вы согласились предоставить в Instagram при регистрации. Инстаграм-аккаунт. Другими словами, вам нужно будет предоставить этому Пользователю «неисключительную, полностью оплаченную и безвозмездную, передаваемую, сублицензируемую, всемирную лицензию на использование» вашего изображения. Предоставление этой лицензии даст этому Пользователю широкие права на ваше изображение и может включать право на его использование на другой платформе или несвязанном веб-сайте, а также право на его коммерциализацию.

Если вы считаете, что Пользователь нарушает ваши авторские права (репостируя ваше изображение без разрешения или иным образом), Instagram предлагает вам связаться с Пользователем и запросить удаление изображения из Instagram. У вас также есть возможность сообщить о нарушении прав интеллектуальной собственности, связавшись с Instagram (здесь).

Короче говоря, если вы являетесь владельцем бизнеса и хотели бы повторно опубликовать фотографии клиентов, рассмотрите возможность получения надлежащего согласия, чтобы избежать каких-либо проблем или потенциальной ответственности в будущем; если вы намерены повторно опубликовать изображение на другой платформе или веб-сайте, рекомендуется включить это в свой запрос на согласие. Вы также можете помнить о том, какие хэштеги вы используете, поскольку некоторые бренды практикуют репост фотографий клиентов, использующих их хэштеги. Чтобы получить дополнительную информацию об условиях, правилах и политике Instagram, вы можете посетить Справочный центр Instagram по адресу help.instagram.com.

Поиск:

Перейти к началу

В «контакте» с полицией Когда российская полиция преследует интернет-пользователей, почему они нацеливаются почти исключительно на людей во «ВКонтакте»? — Медуза

Фото: Михаил Джапаридзе / AP / Scanpix / LETA

По данным правозащитной группы «Сова», которая следит за соблюдением антиэкстремистского законодательства в России, в прошлом году 119 человек были осуждены за преступную деятельность за размещение и репост контента в социальной сети Вконтакте. Для сравнения: в 2015 году полиция преследовала только трех пользователей «Одноклассников» (еще одной российской социальной сети) и всего одного пользователя Facebook. В 2016 году почти каждый день появляется новый отчет о другом пользователе Вконтакте, нарушившем закон за публикацию или репост чего-то, что считается незаконным. Недавно, 1 июля, например, мужчине, проживающему в Севастополе, было предъявлено обвинение в экстремизме за опубликованные им в Интернете высказывания, оскорбляющие болельщиков футбольной команды «Спартак». А 4 июля суд в Перми оштрафовал мужчину на 200 000 рублей (3 120 долларов США) за репост статьи, которая, как считается, нарушает российский закон о «реабилитации нацизма». В обоих случаях нелегальный контент снова был опубликован во «ВКонтакте». Meduza  попросила четырех экспертов объяснить, почему за нарушение антиэкстремистского законодательства в России почти всегда преследуют пользователей «ВКонтакте» и почти никогда — пользователей других социальных сетей.

Саркис Дарбинян

Руководитель юридического отдела некоммерческой организации «Роскомсвобода»

Фото: Роскомсвобода / YouTube

Тенденцию цензуры в социальных сетях мы отслеживаем с 2012 года. предпринимаются меры по переходу от «Плана А» («цензура со стороны официальных государственных органов») к «Плану Б» («введение самоцензуры»), чтобы администраторы сообществ и групп в социальных сетях , и, конечно, сами пользователи с индивидуальными учетными записями начинают подвергать цензуре информацию, которую они распространяют в Интернете.

Чаще всего под контролем российских соцсетей подразумевается обвинение интернет-пользователей в нарушении ст. 280 УК (призывы к экстремизму) и ст. 282 (экстремистские разжигания ненависти) за публикацию так называемых экстремистских высказываний, связанных с Украиной или Сирией. И чаще всего в этих делах фигурируют пользователи социальной сети «ВКонтакте», доступной для российских правоохранителей, поскольку она принадлежит российской компании Mail. ru Group. Это позволяет полицейским органам относительно легко получать любую доступную информацию о конкретном пользователе. Вконтакте безоговорочно соблюдает российский закон об «организаторах распространения информации» — так называемый «закон о блогерах», — который требует, чтобы социальные сети собирали и хранили все логи и все данные пользователей в течение шести месяцев после создания данных. . Такие сайты, как Facebook и Twitter, не спешат делиться этой информацией с российскими чиновниками, но Вконтакте не нужно дважды просить передать такие данные, без которых полиция не сможет предъявлять обвинения против физических лиц или доказывать чью-либо вину. в уголовном процессе.

Только в 2015 году мы видели около 200 уголовных дел против людей, которые делились вещами в Интернете, и было вынесено почти два десятка тюремных сроков интернет-пользователям за высказывания, которые они сделали в социальных сетях. Подозреваю, что это только начало. На данный момент полиция опирается на две статьи уголовного кодекса, касающиеся экстремизма, но есть и другие статьи, которые они могли бы использовать. Это неизведанная территория.

Также необходимо отметить, что российские правоохранительные органы не различают «посты», «репосты» и «ретвиты». Согласно международным стандартам, никто не должен нести ответственность за распространение чужого контента. В России эта норма не соблюдается.

Почти в каждом деле из этого списка мы видим одинаковую процедуру сбора улик. Есть так называемые экспертизы, которые проводят лица, аффилированные со следствием (что, впрочем, является отдельной проблемой для доказывания вины подозреваемых, потому что судебные процессы становятся похожими на битву экспертов). Суды не хотят делать никаких собственных субъективных выводов, не оценивают самостоятельно контекст или фразы, используемые подозреваемыми, поэтому в основном полностью полагаются на мнения экспертов, связанных с Минюстом и прочими ведомствами. Правоохранительные органы. И каждый раз результат один и тот же: обнаруживается, что онлайн-контент разжигает социальную ненависть. Применение этих уголовных законов тесно связано с политической ситуацией в России и ее внешней политикой. Юридическая система использует эти судебные преследования, чтобы смягчить риторику российских пользователей социальных сетей.

Уголовное дело в отношении [медийного предпринимателя и популярного блогера] Антона Носика наглядно демонстрирует, что от этого никто не застрахован — вас могут даже посадить за выражение поддержки военной политики России в Сирии. Вообще говоря, система работает очень хаотично. Иногда люди на скамье подсудимых являются активистами гражданского общества. Иногда это оппозиционеры. Но обычно это обычные люди, которые на самом деле не делают ничего, что можно было бы назвать политическим или социальным.

Это можно объяснить интересом правоохранительных органов к статистике, основанной на цифрах [выполнению квот]. В конце каждого года правоохранительные органы должны отчитываться о количестве преступлений, совершенных в социальных сетях, и их должно быть достаточно. При этом милиция в нескольких регионах занимается этими делами с особым рвением: на Северном Кавказе, в Краснодарском крае, Татарстане, Чувашии и Поволжье. Именно здесь мы видим наибольшее количество судебных преследований постов в социальных сетях, и меньшее их количество приходится на Восточную Сибирь и Дальний Восток России. Скорее всего, это можно объяснить внутренними директивами руководителей региональных управлений МВД.

Что мы можем с этим сделать? Недавно уполномоченный по интернету в России Дмитрий Мариничев собрал всех экспертов по разжиганию ненависти в Интернете — как юристов, так и представителей интернет-индустрии. Мы пришли к выводу, что некоммерческим правозащитным организациям, отслеживающим этот вопрос, необходимо объединиться и написать коллективное обращение в Пленум Верховного Суда России с просьбой собраться и официально определить, как должны применяться эти уголовные законы. Это могло бы быть более эффективным способом помешать местным судам осудить людей без разбора.

Сергей Смирнов

Главный редактор «Медиазоны»

Фото: Рита Филиппова

В [России] власти создали все возможности, чтобы отсеивать людей за репосты. Полиция и ФСБ (агенты которых также могут предъявлять обвинения за репосты, если они связаны с терактами) используют эти дела просто для того, чтобы выполнить свои квоты и раздуть свою криминальную статистику. Боюсь, что именно эта разновидность советской логики планирования определяет порядок возбуждения уголовных дел. По сути, Москва сказала регионам: ориентируйтесь на репосты и на статьи 280 и 282 УК, чем они и занимаются. Сначала было много дел о разжигании ненависти, и статья 282 была более популярной. Потом повестка дня сместилась на угрозу сепаратизма, и у нас появилось много дел, связанных с Крымом. Такая инерция бывает с большой государственной машиной, которой все равно, кто сядет в тюрьму: чиновникам просто нужно показать начальству, что они борются с экстремизмом.

Так возникла целая практика уголовного преследования людей за то, что они пишут в Интернете. И обратите внимание, что чаще всего эти случаи касаются пользователей конкретной социальной сети: в 90% случаев это пользователи Вконтакте. Почему? Потому что Вконтакте каждый раз идет навстречу следователям. Более того (и это, как мне кажется, даже важнее) сотрудники полиции сами являются пользователями Вконтакте. Они знают «ВКонтакте» намного лучше, чем знают «Фейсбук» или «Твиттер», поэтому им проще там работать. Это, во всяком случае, мое личное предположение.

За репосты преследуют совершенно разных людей: милиция пришла и за националистов, и за антифашистов, которые издеваются над националистами; и они пришли для людей, которые только «лайкнули» пост. Нет ни одной конкретной группы людей с определенными политическими взглядами, на которую бы нападали исключительно. А в регионах активных политических радикалов на улицах уже давно нет. Максимум, что сегодня могут сделать россияне, — это выразить свое недовольство в Интернете.

Раньше всех протестующих убрали с улиц. Теперь они хотят удалить их и из Интернета.

Чтобы избежать возможного наказания за репост, пользователям Интернета необходимо взвешивать риски при публикации чего-либо в Интернете. Это, конечно, спорно, но, учитывая состояние российской правоприменительной практики, другого выхода, к сожалению, просто нет.

Российские уголовные законы против сепаратизма и разжигания ненависти в наши дни находят широкое применение, поэтому мы, журналисты, должны быть более осторожными. Как главный редактор могу сказать, что при написании статей нужно избегать прямого цитирования людей; это означает, что мы не можем перепечатать точную фразу или сообщение, за которое кто-то был привлечен к ответственности. Но если эта фраза появится в приговоре суда, мы можем ее перепечатать. Но я думаю, что власти найдут способ напасть на любое СМИ, если перед ними будет поставлена ​​такая задача — и они смогут это сделать по тем же уголовным законам.

И власти также могут сосредоточиться на старых сообщениях или старых видео. (Примеры приводить не буду — не хочу им помогать.) Либо они могут начать использовать закон о пропаганде насилия, который тоже можно трактовать очень широко. С другой стороны, есть также шанс, что вся эта кампания может закончиться в одно мгновение. Например, был тот раз, когда была массовая охота на шпионов, а потом вдруг прекратилась. Сомневаюсь, что у них кончились шпионы. Просто центральная власть всем сказала: хватит пока. Здесь вообще нет никакой логики.

Андрей Солдатов

Главный редактор Агентура.ру

Фото: Facebook

Мне кажется, что аресты и лишение свободы людей за посты и репосты — это отражение большого нового тренда, а значит власть пришла к отчаянному периоду. Схема, которую они использовали — та, которая, как они думали, даст им контроль над Интернетом, — не сработала.

Эта схема основывалась на двух вещах: во-первых, на российской системе контроля интернета, построенной не на технологиях, а на запугивании. В данном случае власти сделали ставку на то, что могут использовать закон о локализации серверов данных, чтобы заставить крупные интернет-компании, такие как Facebook, Twitter и Google, перенести свои серверы в Россию. Но это не сработало, и поэтому они придумали целую [новую] стратегию.

Во-вторых, [государственный цензор России] Роскомнадзор и другие госорганы, контролирующие Интернет, всегда говорили, что российские технологии фильтрации плохие, но это не имеет значения, потому что очень мало людей используют инструменты обхода, такие как Tor. Но прошлой осенью они совершили ужасную ошибку, запретив [торрент-трекер] RuTracker, после чего Россия вышла на второе место в мире по количеству пользователей Tor. Сейчас Россия уступает только США. Потом стало ясно, что Facebook нельзя шантажировать угрозой запрета в России, и — в другой важный момент прошлой осенью — стало известно, что исследовательский центр МВД (на который была возложена задача взлома Tor) не может выполнил задание и отказался от контракта.

Нужна новая стратегия, но на ее создание потребуется время. А пока было решено принять более строгие «правила игры». Например, власти [начали] запирать людей за то, что они публикуют в социальных сетях. Российские власти, в отличие от традиционных тоталитарных систем, сосредоточились не на блокировании доступа к информации, а на подавлении свободного обсуждения. Они не ограничивали доступ людей к информации, но ограничивали доступ людей к платформам, где они могли вести дискуссии. Максимально запугивали людей, чтобы те не участвовали в обсуждении важных политических вопросов. Так что логично, что социальная сеть Вконтакте сразу стала основной мишенью. Думаю, это связано с двумя вещами: с одной стороны, Facebook меньше сотрудничает с российскими властями, не предоставляя им никакой [внутренней] информации, в отличие от Вконтакте, у которого все серверы внутри России.

Но основная причина, по которой атакуют именно пользователи Вконтакте, не имеет прямого отношения к самой сети. Причина в том, что российская система онлайн-слежки не нацелена на идентификацию пользователей. Он работает в офлайне, и практически на всех, кого привлекли к уголовной ответственности за посты во «ВКонтакте», уже было дело в местной милиции — обычно в областных. Другими словами, эти люди — различные региональные активисты, уже известные местному «Центру Э» [борьба с экстремизмом] милиции, местному УФСБ или местному районному прокурору. Это защитники окружающей среды и политические активисты.

Наша система противоположна западной. Идея массовой слежки — чему мир научился у Эдварда Сноудена — заключается в том, что мы берем систему, в которой мы запускаем глобальный поиск по сети, чтобы поймать любого, кто говорит что-то конфиденциальное. Но [в России] наоборот: у нас уже есть предварительный список людей, которые находятся под подозрением, и мы используем систему онлайн-слежки, чтобы найти основания для их отправки в тюрьму.

Сейчас в приоритете все, что связано с Украиной и Крымом. Приказ о возбуждении уголовных дел, связанных с Украиной, конечно же, исходил из центра. Но никто не вмешивается в эту повестку (например, в выборы в Госдуму [сентябрь 2016 года]) и не мешает властям придумать что-то другое. Ведь система борьбы с экстремизмом была разработана еще в 2008 году, во время экономического кризиса. Силовики заявили: «Экономический кризис может привести к социальным волнениям, поэтому нам нужно следить за всеми и ловить людей, которые [выказывают] недовольство». Сегодня ничто не мешает властям перенести эту систему из Украины обратно в экономический кризис.

На данный момент российские власти не будут придумывать ничего технологически нового. Это становится ясно из разговоров с людьми, которые над этим работают. Но это не мешает законодателям принять очередной репрессивный свод законов. Это ничего не стоит с точки зрения времени: вы можете написать все это за неделю. И это не мешает властям возбуждать целую череду уголовных дел, для чего тоже не нужны никакие новые технологии.

На самом деле есть что-то оптимистичное в том, что они не делают ничего нового с технологиями. Минус только в том, что власти всегда могут вернуться к старому доброму методу запугивания людей уголовным преследованием. И тогда мы бы говорили о сотнях случаев, а не о десятках.

И Facebook до сих пор существует как площадка для дискуссий. Есть ощущение, что российские спецслужбы до сих пор толком не знают, что с этим делать. Также постоянно предпринимаются усилия по созданию различных новых безопасных площадок для обсуждения текущих событий. Я настроен оптимистично. Ведь если роль техники в советских диссидентских движениях была относительно невелика, то сегодня ее роль огромна, а там, где появляются технологии, спецслужбы, особенно российские, сильно отстают.

Александра Верховского

Директор информационно-аналитического центра «Сова»

Фото: Николай Дудукин/PhotoXPress

Поговорим о деле против пермского человека, оштрафованного за «реабилитацию нацизма». Ему предъявлено обвинение по статье 354.1 УК, которая имеет две разные формулировки. Первый типичен для многих европейских стран: он касается отрицания преступлений, признанных Нюрнбергским трибуналом. Второй пункт запрещает клевету на действия Советского Союза во время Второй мировой войны. И в этом последнем подразделе язык чрезвычайно неясен. Как бы я ни старался, я не мог понять, что хотели сказать законодатели. Ясно только, что речь идет о каких-то клеветнических высказываниях в адрес СССР в связи с событиями Второй мировой войны. Раньше такой формулировки в законе не было, и, если честно, не очень понятно, что на самом деле означает фраза «заведомо ложные сведения» (о действиях советского правительства). Ведь у человека может быть неправильное представление об истории. Может быть, они что-то не так поняли в школе, или забыли то, что выучили, а потом написали что-то не то. Где здесь преступление? Преступление предполагает ту или иную форму преступного умысла, но определить его наличие в таких случаях практически невозможно.

Бессмысленно спорить о том, сколько исторических неточностей допустил или не допустил этот человек в статье [за которую он был привлечен к ответственности]. Если прочитать несколько его постов [во «ВКонтакте»), становится понятно, что он ярый критик вмешательства Москвы в Украине — отсюда и все его проблемы с законом в России. Милиция просто не могла придумать ничего умнее, чем обвинить его в клевете на СССР.

За последний год количество приговоров, вынесенных за так называемые экстремистские высказывания, резко возросло, и это число продолжает расти. По нашим подсчетам, 85 процентов дел, связанных с «экстремистским контентом», касаются постов и репостов в Интернете. Более того, доля судимостей за онлайн-высказывания быстро растет, а доля судимостей за расистские насильственные нападения сокращается. Нападений за последние годы действительно стало меньше, а что остается делать правоохранительным органам? Им нужно вести статистику [раскрытых преступлений], поэтому они обращаются к Интернету, где в любом случае гораздо проще искать правонарушителей.

Здесь нет ничего удивительного, но интересно содержание этих [экстремистских] заявлений и место их публикации. В большинстве случаев речь идет о социальной сети Вконтакте. Это потому, что «ВКонтакте» — самая популярная социальная сеть среди россиян и самая популярная сеть — хотя я не знаю почему — среди различных радикальных активистов. И на кого из нас распространяются эти уголовные законы? В основном это националисты разного толка и прочие радикалы разного цвета. Эти люди во Вконтакте, а не в Facebook. Почему они там? Наверное, потому что там больше пользователей, а еще, ну прямо скажем, по глупости. Ведь для того, чтобы было возбуждено уголовное дело, полиции необходимо установить обстоятельства преступления, а по размещенному в сети сообщению — найти преступника. А как сегодня власти находят преступника в Интернете? Они отправляют запрос администраторам соцсети, требуя предоставить личные данные человека, написавшего пост.

Вконтакте есть русские администраторы, и глупо ожидать, что они не ответят на официальные запросы полиции. Как они могли не ответить? Но если Facebook получает такой запрос, ему требуется много времени, чтобы свериться со своими внутренними условиями обслуживания, а затем его юристы принимают собственное решение о том, является ли конкретное заявление незаконным. Это означает, что Facebook может отказаться предоставлять любые данные. Для полиции эта ситуация не идеальна: раз дело открыто, нужно быть уверенным в вынесении обвинительного приговора. Поэтому намного удобнее обращаться во Вконтакте, где точно дадут правильный ответ.

Самое распространенное, что люди делают в социальных сетях, — это делают репосты. В конце концов, если кто-то говорит, что разместил видео, это не [обязательно] означает, что он загрузил видео или записал его сам. Это [обычно] означает, что он разместил ссылку на что-то на YouTube. Могут ли эти действия быть преступными? В принципе, да, но все зависит от контекста. И тут, кстати, ничего нового не произошло с 2010 года, когда Верховный суд вынес свое важное решение о порядке введения в действие четвертой статьи российского законодательства о СМИ. Суд установил, что любую цитату следует рассматривать в том контексте, в котором она была сделана.

Репост — это цитата, независимо от того, длинная она или короткая. Комментарий человека к его репосту может служить контекстом, но вам нужно посмотреть на все его присутствие в социальных сетях, чтобы определить, что он имел в виду, когда что-то репостилировал, если комментария нет. Кто-то может перепостить цитату, которая является открытым подстрекательством к убийству, или к беспорядкам, или к чему-то еще, что в любой точке Европы будет считаться незаконным высказыванием, но напишет прямо над цитатой: «Только посмотрите, что написал этот парень. Какой кошмар!» Или они могут написать: «Этот парень справился. Наконец-то кто-то понимает!» К сожалению, наши следователи не различают эти два случая. Вообще говоря, следователи почти не смотрят на контекст.

Российские интернет-пользователи, тем временем, часто проявляют беспечность, полагая, что им не нужно комментировать то, что они публикуют, полагая, что все поймут, что они имели в виду. Но следователи милиции не входят в круг их друзей и подписчиков, и интерпретируют эти вещи по-своему. Я понимаю, что невозможно писать каждую фразу так, как будто вы пишете для полиции, но реальность такова, что то, что вы пишете для своих друзей, читается полицией. Конечно, это происходит не каждый раз, но может случиться с каждым.